Операция, о которой пойдет речь, является в полном смысле слова неизвестной не только для российских читателей, но и для исследователей. Из историков о ней упомянул лишь М. Кукель, но и он неверно указал ее цель и не дал ее описания.
После Бородинской битвы наполеоновская армия двинулась вперед, как и прежде, тремя колоннами: главные силы — по Смоленскому тракту, севернее его — корпус Е. Богарне, южнее — корпус Ю. По-нятовского. Но мало кто знает, что к югу от тракта был послан еще один неприятельский отряд. Это неведение проистекает оттого, что официальные документы не сохранились, и опираться приходится на мемуарные свидетельства, со всеми плюсами и минусами этого рода источников. В этот отряд входили гвардейские 1-й (польский) и 2-й (голландский) полки шволежеров-улан, каждый из которых позднее получил свою полковую историю. К тому времени этой бригадой командовал генерал П.Д. Шабане-Кольбер, а полками — полковники П. Дотан-кур и Ж.А. Ван Хассельт.

9 сентября, когда французский авангард атаковал Можайск, маршал Ж. Мюрат поручил бригаде Кольбера прикрыть правый фланг. Бригада приняла вправо и к вечеру разместилась в деревне Каднирово (Годирево). 10 сентября она получила приказ «направиться в качестве партизанского отряда (comme Corps de partisans) в направлении дороги из Калуги в Москву, чтобы доставить армии провиант и проводников и чтобы осветить правый фланг авангарда короля Неаполитанского». Таким образом, задачей отряда было «оседлать» Новую Калужскую дорогу.

Дотанкур писал, что уланы взяли «крестьян в качестве гидов, но эти рабы знали страну только на расстоянии одного или двух лье вокруг своего жилища». Уланы двигались до вечера, ориентируясь на гром орудий авангарда. Капитан Ю. Залусский вспоминал: «Двигаясь в этом направлении, мы прибыли в Боровск: именно тогда к нам присоединился взвод 7-го уланского полка на службе Франции (уланы Вислы) под командой лейтенанта Богуславского». Речь идет о Борисов-Городке. В экспедиции участвовали только два эскадрона польского полка, так что всего в бригаде было 6 эскадронов и немногим более тысячи кавалеристов.

11 сентября шволежеры захватили до 30 русских пленных, которых Кольбер отправил в Главную квартиру под конвоем унтер-офицера и пяти улан. По словам Дотанкура, гвардейцы «могли бы собрать большее количество этих беглецов и легко раненных людей, но наша миссия состояла не в том, чтобы отягощать себя пленными, которые тотчас стали бы более многочисленными, чем мы, и замедлили и затруднили бы наши движения». «Офицеры поехали посетить поместье и сообщили, что меблировка, которая была богатой, уже разграблена и разбита; крестьяне сообщили нам, что этот грабеж совершили вчера войска московитов; нам даже определенно показалось, что эти крестьяне сами закончили там это дело. Уланы двигались на восток в течение 4 часов «со всеми предосторожностями, которые были необходимы при нашей удаленности от правого фланга армии и изоляции, в которой мы находились. Мы видели в полях крестьян, которые спасались в лесах при нашем приближении. Что касается деревень, то мы находили их полностью покинутыми».

Коллежский асессор Ф.И. Корбе-лецкий, посланный в село Богородское Можайского уезда «для присмотра за его крестьянами и экономи-ею», теперь ехал по Верейской дороге, чтобы присоединиться к армии. «Но, прошед оною около полутора версты, — вспоминал он, — недалеко от станции Горок, к несчастью, набрели в самую полночь на неприятельский пикет, из польских уланов состоящий». В формулярном списке чиновника записано, что он, «послан будучи от г. министра финансов Гурьева по важнейшим казенным поручениям в Москву и Калугу, был французами… 30 августа захвачен в плен». Корбелецкий сказал полякам, что является чиновником Министерства финансов — и решили, что он занимает высокую должность. Поэтому его отправили в Щелковку к маршалу Ж.Б. Бессьеру. А.Д. Хла-повский вспоминал: «Наш патруль захватил в плен почтовый экипаж, ехавший из Киева в Москву, в котором находился русский министр финансов Гурьев со своим секретарем. Генерал Кольбер отправил их под конвоем к императору».

Хлаповский писал: «В нашем полку было несколько офицеров и солдат -уроженцев Волыни, Подолии и Украины — которые хорошо говорили по-русски. В авангарде у нас всегда находился один из таких офицеров и несколько солдат, так что крестьяне принимали нас за русских, тем более что в русской армии были также уланские полки, униформа которых была похожа на нашу. С течением времени, слыша, что мы разговариваем между собою по-польски, а с голландскими офицерами по-французски, они догадывались, кто мы такие, чего, впрочем, мы и сами не скрывали. Пока провианта у нас было в достаточном количестве, дисциплина среди солдат была хорошая, и жители не только не убегали от нас, но даже встречали нас весьма дружелюбно».

Поскольку 12 сентября перестал слышаться гром орудий авангарда, Кольбер послал унтер-офицера с двумя уланами к Мюрату, чтобы получить новый приказ. Этот отряд был захвачен казаками. Тогда Кольбер послал с той же целью лейтенанта Ю.Ж. Стюерса в сопровождении одного улана. Около полудня Стю-ерс встретил разведчиков из авангарда и вскоре был доставлен к Мюрату. Тот велел передать Кольберу, чтобы он продолжал двигаться, ориентируясь на грохот его орудий.

Тем временем Кольбер выслал разведку из 50 человек, в которой лейтенант А.Ф. Ван Омфал командовал взводом. Эта разведка прибыла к деревне (видимо, Плесенская), где была внезапно атакована казаками, которые захватили двух улан. Сначала разведка направилась против казаков, но затем решила отступить. После перехода через мост преследование прекратилось, и разведка вскоре встретила бригаду, которая к вечеру добралась до деревни.

По словам Дотанкура, шволежеры покинули деревню «около семи часов и постоянно двигались на восток. Жители группами вышли посмотреть, как мы выступаем, и -случаются же вещи необыкновенные — они выразили нам симпатию за наше поведение. Около 9 часов мы прошли через очень бедную и полностью покинутую деревню, к северу от которой находилось красивое поместье, окруженное большими и красивыми ботаническими садами… Но в этой деревне не было ни одного человека; все убежали, несомненно, по приказу господ и повелителей».

13 сентября бригада, покормив лошадей, тронулась в путь. «Вынужденные двигаться, так сказать, наугад, — писал Дотанкур, — мы полагали, что, должно быть, недалеко удалены от Калужской дороги, когда обнаружили на широкой равнине, на востоке большую деревню, и в тот же момент разведчики дали знать, что она обитаема. Мы вступили в нее с запада. Эта деревня называлась Мал-ково». Итак, бригада Кольбера вышла на Новую Калужскую дорогу. «В то время как бригада выстроилась на плато, — продолжает Дотанкур, -авангард, который продолжал двигаться к Фоминскому, остановил повозку или русскую кибитку, в которой находились мужчины и одна женщина… Окруженные лесами, куда убежало почти все население, которое посредством ведетов и часовых, выставленных на опушке этих лесов, не пропускало ни одного нашего движения и могло сосчитать нас до единого человека, мы могли не сомневаться, что наше движение ему известно, а с другой стороны, мы узнали, что существуют 2-я дорога из Калуги в Москву через Тарутино и Десну, и в случае необходимости, 3-я дорога через Серпухов и Подольск».

Через некоторое время бригада добралась до Фоминского. «Это своего рода маленький городок, образованный, так сказать, одной единственной улицей, и весьма хорошо построенный, там мы увидели дома купцов довольно приятного внешнего вида, освещенные оконными стеклами, что было необычно для этой страны. Расположенный на Наре, которую там переходят по хорошему деревянному мосту, он пронизан по всей своей длине дорогой из Калуги в Москву. На севере, на левом берегу находится очень красивое поместье, принадлежащее князю Долгорукому, в обширных подсобных помещениях которого размещена прядильная фабрика. Мы разбили бивак к западу от этого городка, наш правый фланг примыкал к дороге, левый — к Наре… Эта позиция полностью доминирует с юга над возвышенным плато, на котором находится Малково. Мы стали хозяевами этой переправы посредством постов, которые были размещены на обоих берегах Нары; мы также поместили засаду в одном из домов Малково».

Офицеры разместились в домах или строениях, устроенных в садах. «В Фоминском находилось лишь 5-6 крестьян, которые, как они говорили, убежали от розысков казаков и управляющего князя Долгорукова, которые, согласно приказам из Москвы, должны были вооружить всех крестьян пиками и под страхом смертной казни направить их к армии. К тому же, эти крестьяне были единственными в этой стране, кто не испытывал к нам ненависти, как их господа. Поместье, как и дома в городе были разграблены бандой казаков, которые покинули его 10-го, уведя жителей».

По словам Дотанкура, были высланы разведки во все стороны от Фоминского, но русских не обнаружили. «Несколько удаленных деревень были еще обитаемы, но крестьяне получили пики и собирались покинуть свои жилища. Остановили многих, убегавших с маленькими повозками, нагруженными плохим хлебом и крупой, и захватили большое количество этих пик, которые были сломаны и сожжены. Фабричные расходы не должны были отягощать русскую казну. Эти пики были палками средней толщины, неравной длины, имеющими только железный клинок с одного конца, как большой гвоздь. Это псевдооружие было изготовлено в Москве и даже, как нам сказали, в Калуге и Туле. Одна деревня попыталась сопротивляться, и была захвачена без потерь… Впрочем, за исключением людей, уведенных казаками и помещиками, все население, которому французская армия была представлена в самых ужасных и самых отвратительных цветах, укрывалось в лесах, которыми покрыта страна, со своей провизией и скотом. Часто на опушке этих лесов виднелись часовые, и мы не могли скрыть от них никакого движения».

Разведка, направленная на запад, обнаружила возле Бекасово трупы трех солдат, убитых крестьянами. «Это зрелище привело шволежеров в ярость, и командовавший разведкой офицер едва смог помешать поджогу поместья. Сообщение об этом убийстве вызвало также и в полку сильное желание отомстить; между собой шволежеры сговорились направиться в Бекасово, поджечь его и разрушить. На вечернем сборе полковник высказал сожаление о потере 3 храбрецов, которые, может быть, стали также жертвами своей неосторожности… Он недвусмысленно запретил всякие репрессии, какими бы законными они ни казались, и Бекасово было пощажено». Кольбер отослал рапорт о движениях и положении бригады Бес-сьеру. Этот рапорт повез лейтенант под эскортом 12-ти человек, но и этот отряд к бригаде не вернулся.

15 сентября напротив поста, стоявшего на левом берегу Нары, появился русский кавалерист. Кольбер приказал своему адъютанту лейтенанту А.Ф. Браку захватить его. Брак галопом проскакал через Фо-минское, выстрелил в русского из пистолета, но тот скрылся в овраге. Тем временем разведка 2-го полка «спустилась по правому берегу Нары; ничего не увидев, она перешла эту реку примерно в полутора лье и снова поднялась, двигаясь с большой предосторожностью». Два шво-лежера, ехавшие сзади, были обстреляны и один из них убит, после чего «банда кавалеристов, по внешности казаков, бросилась из леса на унтер-офицера и захватила его и двух лошадей. Тогда офицер разведки велел сделать полный поворот и двинулся на помощь двум своим людям, но на краю леса обнаружил около 80-100 кавалеристов». Поскольку разведка насчитывала всего 30 человек, ее командир решил ретироваться. «Рапорт этого офицера позволял предположить, что мы давно имели дело не с одними только плохо вооруженными мужиками. Следовало удвоить наблюдение вокруг всей позиции, поскольку мы не имели никакой связи с армией и не знали об ее движениях».

Капитан Ж.Ф. Дюмонсо писал об этих казаках: «Эти люди, в разнообразной одежде и головных уборах, выглядели грязными и оборванными; они были вооружены длинными, грубо сделанными жердями, снабженными своего рода гвоздями вместо наконечников; они сидели на скверных, маленьких и изнуренных лошадях с напряженными шеями и опускавшимися с головы длинными гривами, которыми они управляли с помощью простых уздечек». Сходно описал этих казаков и Стюерс: они высоко громоздились на своих маленьких лошадках, а седлом для них служили подушки; они ловко владели пиками, которые, за неимением ремешков, просто держали в руке.

Кольбер считал казаков блестящей легкой кавалерией: они были безупречными на аванпостах, в разведках и малой войне. Они не могли похвастаться индивидуальной храбростью, но их манера действовать пугала противника. Их атаки были беспорядочными и сопровождались пронзительными криками, чтобы ошеломить противника, которого они старались обойти и взять с тыла. Но, если не смущаться их завываниями и противостоять им решительно, они не станут атаковать, а остановятся и разойдутся. Если направить на них пушки, ружья или пистолеты, они тут же рассеются.

Около полудня шеф эскадрона В. Шептыцкий был отправлен по левому берегу Нары и, проехав около трех лье, переправился в Каменском на правый берег. «Прибыв к деревне под названием Коряково, он нашел ее охраняемой крестьянами; несколько наших, вооруженных ружьями, выстрелили по их разведчикам. Эту деревню окружили и влетели туда галопом, дело было минутное, 300-400 крестьян были согнаны на площадь. Вместо того чтобы их уничтожить, что было легко сделать, им сказали, что мы ведем войну, но не с ними, а только с русской армией. Лучшим доказательством этого является то, что мы хотим пощадить этих несчастных, которые бросили свое оружие и пики, недавно изготовленные, которые немедленно были разломаны и сожжены посреди деревни».

По словам Дотанкура, 16 сентября «крестьяне, приведенные различными патрулями и разведками, сообщили, что в окрестностях замечено множество казаков, и что они все больше и больше окружают место, где мы действуем. Около десяти часов заставы, которые мы имели на плато к югу и на равнине в виду Малково, развели огонь. Бригада села на лошадей, когда к генералу Кольберу прибыл один улан из его полка, скакавший во весь опор. Он привез депешу, сообщавшую, что разведка, к которой он принадлежал, силой в 70 кавалеристов… была внезапно атакована в лесу на дороге из Боровска казаками, которые напали с фронта, во фланг и с тыла; ее привели в большой беспорядок и преследовали. Бригада тотчас устремилась на плато». В зарослях было замечено до 200 русских кавалеристов. Дотанкур послал в атаку шефа эскадрона Шептыцкого, поляки рассеяли русских, которьте укрылись в лесу.Хлаповский писал, что русские захватили в плен нескольких голландцев, что Кольбер «преследовал их полторы мили, но не мог догнать и вернулся в лагерь. С этого времени он отдал приказ наряжать на аванпосты голландцев вместе с нашими [уланами] и часовых всюду ставить парных: одного голландца и одного поляка».

Боровский городничий донес, что «узнал о находящемся в 10 верстах от города французском отряде из 50 человек состоящем, тотчас с земским исправником и с шестьюдесятью охотниками напал на них. На месте убито 1 офицер и 5 рядовых, да в плен взято два, прочие ж все разбежались. При сем случае убит один Боровский мещанин и другой ранен». Затем из Боровска сообщили, что «городничий с тамошним исправником и войсковым старшиною Комиссаровым со ста казаками отправились для отыскания в окрестностях города неприятеля, и отъехав 20 верст, напали на аванпост французской конной гвардии, из которого отряда убили 10 человек и 14 взяли в плен… Другая партия казаков и поселян, отправленных в левую сторону от большой дороги, напала на неприятельские отряды, разбила их, взяв в плен 28 и убив на месте до 25 человек».

Дюмонсо вспоминал: «16 сентября мне было поручено произвести рекогносцировку по направлению к Москве, чтобы получить какие-нибудь сведения не только о неприятеле, но также о продвижении нашей армии, о которой мы в течение трех дней не имели новостей. Для этого мне был дан смешанный эскадрон, составленный из двух взводов поляков и стольких же — из нашего полка. Сначала мы следовали маршем по большой дороге в течение нескольких часов, не повстречав и не заметив ни одной живой души». Через некоторое время он «встретил отряд нашей пехоты, возвращавшейся с грабежа под водительством офицера, ведущий нескольких животных и преследуемый в своем отступлении бандой казаков, которых удавалось сдерживать огнем, не прерывая движения. Наше появление положило конец этому преследованию и прогнало казаков. Командир отряда сказал мне, что принадлежит к армейскому корпусу маршала Нея».

Возле Шарапово отряд наткнулся на сотню казаков. Дюмонсо построил эскадрон в колонну повзводно и начал отступление, приказав уланам «в наружных шеренгах и рядах держать пистолеты в руке, чтобы угрожать тем из нападающих, которые приблизятся слишком близко. Это было применением на практике метода, который перед этим был рекомендован генералом. Он удался мне как нельзя лучше». Казаки не решались атаковать, сделали несколько выстрелов и к ночи прекратили преследование. На горизонте на востоке уланы увидели великолепное зрелище — небо там пылало на большом пространстве. Сначала Дюмонсо подумал о северном сиянии, но затем решил, что это горит Москва. В полночь отряд вернулся на свой бивак.

«Остаток дня прошел спокойно,-писал Дотанкур, — но мы заметили, что крестьяне очень часто выходили из леса, несомненно, для того, чтобы выслеживать наши движения, и тотчас туда возвращались. В течение наступившей ночи, часовой охраны на биваке полковника удивился, увидев на северо-востоке весь горизонт в огне; он разбудил аджюдана Ладруа, а тот — полковника. Тогда мы заметили, что небо, действительно, стало похожим на огромный пожар». Поскольку красные всполохи были видны со стороны Москвы, уланы решили, что армия Наполеона заняла этот город.

Итак, «партизанский отряд (un corps de partisans)» Кольбера стоял в 16 лье от Москвы и в 12-15 лье от армии. Дотанкур заметил: «Этот род партизанской войны (guerre des partisans) был, все-та-ки, необычным… Следовало, чтобы такой отряд передвигался, а мы были неподвижны. Было легко увидеть, что окружность, в которой мы действовали, сужалась. Мы начали встречать казаков в лохмотьях почти во всех точках окружности. Крестьяне на опушке леса становились все более многочисленными; ни те, ни другие не могли нас напугать. Пик этих последних мы не опасались; лишь некоторые среди них были вооружены ружьями. Они причинили нам мало вреда. Тем не менее, линия окружности сужалась… Следовало силой прорвать ее, и мы были в силах сделать это. Но ни один офицер и унтер-офицер, посланный с нашими донесениями к маршалу герцогу Истрий-скому, не возвратился, и мы не только не получили никакого приказа, но и оставались без новостей из армии».

По словам Дюмонсо, Кольбер, чувствуя себя совершенно забытым и полагая, что армия уже достигла Москвы, решил, что «наша миссия защищать и прикрывать ее движение может рассматриваться как полностью выполненная; что, впрочем, противник, кажется, не имеет вокруг нас больших сил, поскольку наши мародеры могут безнаказанно проникать в глубь страны». Итак, генерал решил на следующий день отправиться к армии.

17    сентября русская разведка, высланная из Боровска, в 7 верстах от города обнаружила два французских кавалерийских полка. По словам Дотан-кура, в тот день «были высланы разведки, как и в предыдущие дни. Они нашли неприятелей почти повсюду, но неопасных, так как они убегали при их приближении. Чтобы заставить их выйти из леса, следовало изобразить бегство; тогда эти люди закричали «Ура!» и, будучи пьяными, бросились нас преследовать; мы сделали крутой поворот, и одного вида шволежеров было достаточно, чтобы остановить эту странную и диковинную милицию. Стоило прицелиться в них из карабина, как они удалялись назад в свой лес! Возвратившиеся разведчики и ответы нескольких крестьян, которых они привели, подтвердили нам, что неприятельские банды, кажется, концентрируются, как и 16-го, поскольку они виднелись почти во всех точках».По приказу Кольбера бригада «ровно в полдень села на лошадей, построилась в колонну повзводно, ее посты на левом берегу Нары образовали авангард, а ее разведчики и посты на правом берегу — арьергард». Выйдя из Фоминского, бригада вскоре прошла через Бекасово.

«В 4 часа пополудни авангард задержал около 40 крестьян, мужчин и женщин, нагруженных различными свертками, и направлявшихся по дороге из Фоминского. Они сообщили нам, что император и французская армия уже 3-4 дня находятся в Москве, но этот город покинут почти всеми жителями, которые были принуждены к этому под страхом смерти; они сами также были вынуждены под той же угрозой покинуть свои деревни. Но так как им удалось ускользнуть от казаков, они возвращаются к себе, поскольку полагают, что «царь Наполеон» (это их выражение), который находится в Москве, заключит мир». Вечером шволежеры наткнулись на пост французской пехоты, занимавший Шарапово. По словам Дюмонсо, после марша, длившегося 7—8 часов, бригада прибыла к Ликову.

18    сентября бригада тронулась в путь. Она получила приказ разместиться в деревне Троицкое-Голени-щево. Но деревня была занята частью гвардейской кавалерии и артиллерии, и бригада разместилась в соседних деревнях, а поляки поехали вправо в Воробьево.Подводя итог, заметим, что бригада Кольбера, получив приказ перекрыть Новую Калужскую дорогу, исполняла эту задачу с 13 по 17 сентября, занимая Фоминское и Малково. Она столкнулась с проявлениями «народной войны», то есть с действиями кордонов Боровского уезда, поддержанных донскими казаками. Серьезной угрозы для шволежеров эта «милиция» поначалу не представляла, но она сделала их повседневную жизнь очень неприятной и беспокойной. Когда стало ясно, что серьезная опасность французской армии с этого направления не грозит, гвардейцы возвратились в Москву.