Один из капитанов полка был раней в ногу, будучи за несколько часов до этого в деле. Он едва мог ходить, что огорчало офицеров. Докгор Трастур сообщил мне. что 84-й нолк потерял в этот день почти всех своих людей. Он назвал имена многих знакомых мне офицеров, павших на поле битвы. Армия в 25 ООО человек, под командой принца Евгения с товарищами, маршалами Даву и Неем, была атакована неприятелем втрое её сильнее; потеряно множество орудий. три четверти кавалерии погибло: тем не менее наши дрались успешно, и генералы выказали столько неустрашимости и военного искусства, чю количественное превосходство неприятеля не послужило ему на пользу. Погода внезапно смягчилась, и наступила оттепель. Солдаты развели на дворе дома огонь и готовили ужин для полковника и офицеров. Кушанье было неважное, отварной рис. который мы поели из обшего блюда, по-солдатски.

После обеда, порассказав подробности последнего дела и назвав многих убитых, полковник сказал, что при таком малом числе людей, оставшихся от полка, невозможно держать полковое знамя развёрнутым. Поэтому он послал позвать к себе старших офицеров па военный совет. Пришли восемь человек. Я хотел было удалиться, но полковник оставил меня, как бывшею офицера полка. Когда кроме нас никого не осталось в комнате, а к дверям поставили часового, полковник встал и объявил, что намерение его  спасти знамя. чтобы оно не попало в руки неприятеля: потом он начал говорить так: «Храбрые мои товарищи! Я созвал вас сюда для совета. С тех пор. как я имею честь вами командовать. вы постоянно поддерживали слав\ нашего полка. Из серлца Италии я привёл вас в Российскую империю. От самого города Бергама вы совершали исполинские походы, переносили небывалые трудности, терпеливо, не жалуясь, ие ропща. Я только удивлялся вам. Наш славный орёл сопровождал нас. и под сенью его крыльев вы одерживали победы. Когда предшественник мой. граф Гамбэн \ вами командовал, император, в благодарность за Вафамское дело, лал вам девиз, начертанный золотыми буквами на ваших знамёнах: «1 против 10». Вы оправдали этот девиз во всех битвах с русскими, начиная от берегов Немана. и ни в одном полку не было такой убыли людей, как в нашем. Вчера и сетод-ня нас поразили роковые удары, но слава осталась за нами. Кровь ваша лилась рекой. много ваших пало, всё же мы отразили неприятеля. Что теперь нам с уцелевшей горсточкой людей остаётся делать? Прежде всею надо позаботиться о сохранении императорского орла с сто славным девизом. Ему уже нельзя развеваться нал нашими головами, я предлагаю вам. мои товарищи, спять орла с древка и спрятать в солдатский ранец, который я надену' на себя: снимем гакже и знамя, и я накрою им свою  руль. Вы будете постоянно меня окружать. зная, что я ношу на себе славу полка, а если меня убьют, вы только тогда меня покинете, кома возьмёте у меня этот императорский трофей. Я спрашиваю вашего согласия на это потому, что не считаю себя одного вправе решить это дело. Вы иолу-чили знамя и девиз без меня, заслужив его собственным мужеством, следовательно, оно вполне принадлежит вам».

На это все офнперы отвечали: «Мы доверяем вам знамя, полковник; вы так же храбры, как был мужествен фаф I амбэн. который сохранил все батальонные знамёна 4. и мы будем вашими телохранителями при всех опасностях».
Затем стали отвинчивать орёл, отвязали знамя, а древко бросили в огонь, в топившуюся печь. Многие из офицеров исполняли это со слезами на глазах. Один офицер нарвал ельника на дороге и. принеся его. сказал: «Нашему орлу приличнее было бы покоиться на лаврах, но как здешний край не производит их. то мы завернём его хотя бы в ветви вечнозелёною дерева». Сделав это. положили орёл в раней: полковник примерит на себе ранец: потом, сложив знамя, покрыл им грудь. С этим сокровищем на сердце полковник обошёл офицеров и обнял каждого5. Офицеры ушли: затем все улеглись спать по лавкам, устроенным вдоль стен горницы. Только раненый капитан не мог уснуть, и стоны его по несколько раз будили нас.

17    ноября в воздухе носился туман, и была сильная оттепель. Когда мы встали, полковник приказал сварить кофе: пили его с ромом. Па ту пору пришли нам сказать, что слышны пушечные выстрелы. Полковник велел тотчас же готовиться к отьезду. Полк ушёл, и я остался в квартире один, не зная, ехать ли из Красного или ждать свой полк. Я вышел на улицу и прислушивался к пальбе, а денщика послал верхом узнать, что происходит в юроде.Он вскоре возвратился с известием, что 1-й гренадерский полк только что вступил в город и направляется в пашу сторону. Нe-сколько минут спустя, полк подошёл, но без музыки и барабана, так как было запрещено во время отступления давать знать о себе таким образом. Я поспешил навстречу полковнику \ который очень рал был видеть меня при полку, и повёл его в мою квартиру. Солдатам велели разместиться по домам, но быть готовыми выступить при первой тревоге. К вечеру пальба стихла. Когда настали сумерки, солдаты, за неимением свечей, зажгли лучины, которые горели всю ночь. Мы легли спать не раздеваясь, в ожидании тревоги.

18    ноября встали задолго до рассвета, разделили между собой испечённый накануне хлеб и отправились. Туман и темнота не позволяли различать предметы: встречаясь с другими полками, мы натыкались друт на друга. Когда рассвело, туман стоял 1 акой густой, что в четырёх шагах от себя ничего не было видно: это очень затрудняло выход из города по извилистым улицам. Однако выбрались. На большой лороге снова встретились толпы, повторялись тс же сцены страданий и людей, и лошадей, как и в прошлые дни. Влево от нас послышалась пальба. Полковник приказа.! мне идти по левой стороне полка, с лазаретными фургонами и несколькими телегами, в которых везли гренадер, отморозивших себе ноги. Их провожали походные носильщики. Мы подвигались медленно, пальба как будто приближалась к нам. Вдруг слышу, позади себя, кто-то скачет верхом. Оыядываюсь и узнаю адъютанта. Он обращается ко мне и говорит, что искал меня, просит сразу же ехать назад на помощь брату генерала Вертезена. которому ядро разбило поп.

Я ответил, что не могу оставить полк без согласия начальника. Адъютант поспешил к полковнику, и тот сам прискакал сказать мне. чтобы я не мешкая следовал за офицером, взяв с собой один рессорный фургон. Я так и сделал; взял с собой двух походных носильщиков, а своему денщику приказал следовать за полком, Как как отсутствие мое не могло быть длительным. Адъютант, приехавший за мной, торопясь к генералу, отправился вперёд. По его указанию, я должен был на четвёртой Bepcie взять вправо по боковой дороге, которая и привела бы меня к капитану Берхсзсну ". Действительно, на указанном расстоянии я увидел по правую руку просёлочную дорогу, но попасть на неё нельзя было иначе, как перебраться через глубокий ров. полный воды. Сам я перескочил через него на лошади, а фургонщику велел проехать дальше, поискать более удобный переход, а там догнать меня. Вдали слышалась пальба и ружейная перестрелка. Проехав немного вперёд, я разглядел сквозь густой туман несколько человек-верхом. ехавших мне навстречу. Полагая, что это наши, я направился к ним. Каково же было моё удивление, koiда я услышал разговор на незнакомом языке. Я тотчас же вынул саблю и собирался повернуть назад, как меня окружили четыре русских драгуна. Один выстрелил в меня из пистолета. Видя, что мне не отбиться одному ог четырёх. я подал свою саблю, которую один из них и взял, другие собирались меня изрубить. этот же не допустил, взял мою лошадь за повод и повёл меня к генералу, находившемуся с несколькими офицерами поблизости в роще, около дня.  Он заговорил со мной по-французски, а офицеры окружили меня. Узнав, кто я такой и какая моя служба, он сказал: «вы можете быть нам полезны, так как наш полковой лекарь убит».

Генерал расспрашивал меня о многом, на что я не смог ответить, между прочим, и о принце Евгении; но я не знал о нём ничего. так как постоянно находился впереди его корпуса, служившего арьергардом при нашем отступлении. Генерал приказал полвести ко мне одного из раненых офицеров и попросил перевязать его. Это был красивый молодой человек, хорошо говоривший по-французски. Пуля пробила ему два пальца на руке, их надо было отнять, на что офицер согласился с трудом. Инструменты были со мною, так что я мог немедленно сделать операцию. Офицеры удивились быстроте, с какой я всё исполнил, и нашли, что их прежний хирург не был так ловок. Только я перевязал руку офицеру, как заметил, что моя левая рука в крови. Сначала я решил, что эго следы крови от раны офицера, нористальнее. понял, что сам ранен. Странно только, как я раньше не почувствовал боли. Отойдя в сторону, я перевязал рану с помощью солдата, потом вернулся к генералу. Это был честный воин, понимавший, что неприятель юлько тот. кто вооружен, и потому обходился со мною учтиво, как и офицеры. Он разговорился со мной о Наполеоне, порицая его за войну с Россией. Некоторые рассуждения его были справедливы, но с друт ими я не соглашался и поэтому молчал. Пальба прекратилась. Я заключил, что наш арьергард, отбросив русских, продолжал свой путь. Я видел, как несколько русских кавалерийских полков удалялись по направлению к ближайшей деревне. Генерал отравился туда же в сопровождении нескольких офицеров, приказав и мне следовать за ним. Он вошёл в дом. из одной из комнат вышла молодая дама, его жена, и oi радости, что видит его здоровым и невредимым. бросилась обнимать. Вскоре подали довольно приличный обед. Жена генерала, казалось, заинтересовалась мною. Перед тем. как сесть за стол, она поднесла мне водки. Так как она не говорила по-французски, то я только поклонами мог выразить ей свою признательность. За столом подавали отличное сладкос вино. Генерал указал мне квартиру в избе с четырьмя офицерами. Эти господа оказали мне гостеприимство, но я не мог с ними беседовать, так как они говорили только по-русски.

19    ноября, встав после сна. офицеры велели подать самовар и заварили чай. каждый из нас выпил несколько стаканов, по обычаю страны. Вскоре меня позвали к генералу. У его дверей стояли на часах два казака, а в комнате я встретился с четырьмя пленными офиперами-французами, которых привёл казацкий офицер из нерегулярного полка. Генерал приказал подать нам всем водки и хлеба, потом объявил, что по приказанию высшего начальства как тс офицеры, так и я должны его оставить. о чём он очень сожалеет, но он прикажет офицеру, который будет нас сопровождать. обращаться с нами человеколюбиво и велит посадить нас в сани. Потом он обратился к офицеру и что-то строго ему наказывал. Может быть, этому генералу мы обязаны были жизнью.

Один из пленных офицеров, с которым генерал особенно долго говорил, состоял при особе маршала Нея. как я узнал позже. Мы оставили генерала в сопровождении нерегулярных казаков одетых по-крестьянски и вооружённых пикой и кожаной плегью. называемою кнутом. Офицеров рассадили в сани. Пройдя несколько вёрст, прибыли к деревне, и глазам нашим представилось жалостное зрелище: толпы пленных французских солдат окружили до тридцати казаков, занимаясь их пересчётом. Пленных было человек фисга с лишним, всяких полков и разных родов войск. Все они были измучены, истощены, многие едва держались па ногах, другие опирались на костыли. Им раздали немного сухарей из грубого ржаного хлеба. Казаки тормошили их безжалостно и по временам били кнутом без всякой причины. Начальник казацкий был человек необразованный, с грубыми замашками. Когда генерал давал ему указания. он стоял перед ним во фронт как служащий низшего звания. Поэтому я заключаю. что он очень немного значил. В первый день он поместил с собою в избе четырёх офицеров, и меня в том числе, приказал сварить суп из картофеля и обедал с нами. Мы могли объясняться только знаками, и если он оказывал нам некоторое уважение, то. очевидно, лишь по приказанию генерала.

Товарищи моего плена оказались: молодой полковой лекарь Бископ, майор Ланд-рэн. кирасирский ротмистр Баратье и подполковник Бретон . бывший адъютант маршала Нея. Бретон был самый старший из нас и летами, и чином. Видя наше уныние, он старался ободрять нас, и собственным примером заставлял мужественно принимать нашу судьбу. Ко мне полковник относился с особенной симпатией. Увидев мою рану, которая только теперь стала чувствительной. он предложил перевязывать её каждый день. ВпоследС1вии мы стали друзьями. и я понял, что он благородный человек и отличный офицер. Прочие офицеры не отличались ни такими достоинствами, ни таким воспит анием. Кирасир был неплохой музыкант на флеГправерсе. инструмент свой он сохранил при себе. и. благодаря ему. мы забывали на несколько минут своё положение. Исполняемые кирасиром патриотические песни полюбились и нашему казаку. От нечего делать Бреюн придумал вырезать шахматы и начертить на столах шахматные доски. Мы играли и отгоняли тем скуку.

25 ноября, вечером, когда мы собирались лечь cnaib. пришло приказание отправиться в путь. Эта ночная поездка удивила
нас. Подъехали сани, и мы уселись. Прочие пленные были собраны в колонны, и казаки погоняли их словами: «Ступай, ступай! Пошёл!» и хлестали кнутом отстававших. Пам пришлось переезжать через несколько узких плотин, по которым пешим людям фудно было пробират ься между лошадьми через брёвна, положенные поперёк. На каждом шагу несчастные спотыкались и падали. Следовавшие за ними, понукаемые казаками. давили упавших. Казаки, выждав, когда колонна пройдёт, слезали с лошадей, срывали с несчастных одежду и закалывали их пикой. Жестокий их начальник не мешал им в этой гнусности. Мы заметили, что они особенно нападали на тех пленных. у которых на мундире воротник и обшлага были из красного сукна, видно было, что они очень им дорожили .

Пройдя несколько вёрст, пришли на еврейский постоялый двор: тут наш вожатый велел подать нам водки и хлеба. Между тем со мною приключилось обстоятельство, которое могло бы навлечь на меня большую белу. Па одном сапоге у меня отстала подошва. Так что приходилось ступать па голую ногу. Сидя на постоялом дворе, я думал, что непременно отморожу ногу, когда поедем дальше: а между тем помочь беде положительно было нечем. В этом тяжелом раздумье смотрю  под лавкою лежит сапог французского покроя, и с виду кажется совсем новый. Не смея завладеть им самовольно, я обратился к молоденькой еврейке, обитательнице дома, и спросил её по-немецки, чей по сапог. Она отвечала, что сапог этот сня1 был с французского пленного, которого казаки накануне убили. Показав еврейке мою босую ногу, я этим хотел дать ей понять, что желал бы обуться в тот сапог. Она поняла меня. К счастью, в это время никто не обращал на нас внимания. По знаку еврейки я вышел в темные сени, там она дала сапог, который оказался мне впору, как будто был шит на меня. Я не знал, как отблагодарить девушку за это одолжение. Но вместе с т ем я увидел в этом случай и милосердие судьбы. пошалившие мою жизнь.

Поехав далее, были свидетелями умерщвления многих наших солдат, только нас. офицеров, ие трогали, да и го один казак вздумал бить кнутом ехавшего позади нас молодою лекаря Бископа. На крики его прибежал казацкий офицер и своим кнутом ударил несколько раз казака. Таким образом. прочие казаки уже не смели нас трогать, зная, что за нас заступается их начальник. Среди ночи прибыли в большое село. Нашим бедным солдатам велели оставаться ночевать в поле, где и разведён был огонь. Мы между тем оставались в санях и полагали, что гут и переночуем, однако нам позволили вьехать в деревню и ввезли во двор какого-то большого деревянного дома. Оттуда нас ввели во флигель и выделили в наше распоряжение одну комнату. Потом раздали ржаной хлеб.

Па другое утро шёл снег. Из окна нашего мы видели, как входили и выходили из большого дома русские офицеры, принадлежавшие к регулярному войску. Двое из них вошли к нам. Они обошлись с нами учтиво и много расспрашивали нас по-французски. Бретон рассказал им об ужасах прошедшей ночи: офицеры пришли в негодование и обещали приказать нашему вожатому. чтобы тот сдерживал своих казаков и обращался с нами человеколюбиво. Они тотчас же пошли к нему в другую комнату, и мы слышали их громкий разговор. Когда эти офицеры удалились, наш вожатый сразу же позвал нас. подал нам борш с хлебом и водку, присланные теми офицерами. Мы заметили, что он обращался с нами уже не так строго. Подъехали сани, и мы догадались. что надо снова в дорогу. Тут опять не обошлось без грустной сцены. Выехав из
села, мы остановились у того места, где наши солдаты ночевали. Огни у них погасли. казаки раздавали им сухари и кнутом отгоняли тех. которые получили свою порцию. Л когда им надоело раздавать каждому поодиночке, тогда они бросили всю провизию в толпу пленных солдат, а тс. голодные, набросились на сухари, и кто половчее был. тому более и досталось. На этом месте ночлега мы заметили во многих местах какие-то возвышения, прикрытые выпавшим снегом. похожие на могилы. Действительно, это были тела погибших в эту ночь. Мы отъехали от этих печальных мест под казацким конвоем, следуя за санями нашею вожатого, ехавшего на гройке. Наши же солдаты. товарищи по несчастью, шли позади нас, так чт о мы не знаем, что сталось с теми, кот орые отставали.

Монастыршина. 24 ноября 1812 г.

Вьехав в город Монастырщину. мы были встречены жителями очень равнодушно: но евреи со свойственною им жадностью к наживе, несмотря на нашу явную нищету, спрашивали нас по-немецки, не купим ли мы у них хлеба, водки да солдатского платья. вероятно снятого с живого или мёртвого нашего солдата. Нас поместили на постоялом дворе BMecie с вожатым нашим.

Только мы вошли в указанную для пас-комнату. как нас навестили два русских офицера и учтиво к нам обрат ились. Но мы не понимали друг друга. Позвали хозяина-еврся в переводчики, и через него офицеры передали нам своё приглашение на обед. Сперва они приказали нам подать водки и белого хлеба, а потом повели нас в дом, где они квартировали. Здесь мы встретили ешё и других офицеров, собравшихся принять нас. Из них юлько двое говорили немного по-французски, но все выказывали столько участия к нашему положению, что мы от души благодарили их. Вдобавок они собрали ещё пятьдесят рублей ассш нациями на наши нужды. Однако Бретон, приняв это пособие, объявил, что раздаст его нашим солдатам, которые испытывают недостаток во всём, особенно в сапогах. Услышав это, офицеры в ту же минуту послали в лавки купить дюжину пар сапог и передали их нам. Они сказали, что по приезду в Мстнславль. куда нас везут, нам будет выплачено жалованье, как повелел император Александр. Они поручили нас попечению нашего вожагого. К сожалению, они не знали, какие неистовства совершали казаки, а мы удержались рассказать о них. чтобы не навлечь на себя мести нашего вожатого. Я всегда сожалел о том. что не узнал фамилий них добрых офицеров, но великодушный их поступок всегда останется мне памятен. Прощаясь с нами, они обнимали нас. Мы возвратились ночевать на постоялый двор. Полковник Бретон предупредил пас. чю у нею есть ещё в запасе несколько наполеондоров. зашитых в сюртуке, и чю он готов ссудить нас дены амн. если нам что-то нужно. А офицерские деньги он раздаст несчастным солдатам. Судя по этому, видно. сколько в нём было благородства. На другое утро мы отправились в путь. Наши солдаты говорили, что mhoi ие из них умерли в домах, куда их поместили. Погода стояла морозная; это было причиной того, что немало наших солдат отстали от колонны и.вероятно, погибли на дороге.

Мстнславль. 27 ноября.

Приехали в Мстнславль. небольшой город, полный евреев. Солдат разместили по обывательским домам, а нас в гостинице. Наш полковник разменял один наполеондор и велел нам подать изрядный стол. Вскоре пришли гражданские чиновники и обьявили (один из них говорил по-фран-цузски). что получено из казны для пленных жалованье, по 50-ти копеек меди на офицера и по 10-ти копеек на солдата в день и. Они записали наши имена и чин каждого. Вожатый наш подал им список пленных, которых ему поручили; чиновники удивились значительному недочёту' числу. указанному в списке. Не понимая языка, мы могли только заметить, что чиновники как будто выговаривали что-то вожатому, и мы. таким образом, не узнали, сколько именно убыло у нас людей со дня нашего путешествия. Па другой день те же чиновники пришли к нам в сопровождении солдат, которые несли в руках мешки, полные медной монеты, называемой пятаками. Этой монетой нам отсчитали каждому по пяти рублей. Вожатому нашему вручили сумму денег для солдат. Итак, нам выдали содержание на десят ь дней, считая со дня плена. Каждый из нас лолжен был расписаться в получении денег, после чего чиновники удалились, видимо, довольные завершением скучного дела. Как ни ничтожно было количество полученных денет, однако опи отягощали нас своей тяжестью. Мы уже готовились положить ire в мешки, как еврей, чут кий ко всему. что может клонит ься к его выгоде, предложил нам разменят ь медь на ассигнации, с платой за размен. Положенное па каждого жалованье, как ни было мало, а в складчину его было довольно для всех. Наш полковник предложил заведовав столом. По его просьбе наш казак согласился отпустить к нам фёх французских солдат для наших услуг Один из них предложил себя в повара. Закупив хлеба, мяса и проч., он приготовил нам изрядный походный обед.

28 ноября. Мыславшци .

Отправились в путь довольно поздно; мороз был сильный. Наш вожатый сжалился над солдатами, которым трудно было идти пешком, и посадил их в сани. Проехав через большие леса, прибыли в городок Мыславиши. Остановились в еврейской гостинице, где и провели день.20 ноября выехали оттуда рано утром. Сани прибыли до рассвета, и их потребовалось большее число, оттого что количество больных прибывало. В эту ночь несколько наших пленных солдат умерло. Был очень сильный мороз. Приехав в деревню. разместились у крестьян, которые оказывали нам столько же почтения, сколько русским офицерам. Они нас накормили и дали выпить водки. Без них нам было бы трудно достать что-либо поесть, как во всех деревнях.

30 ноября мы поехали дальше. Нам сказали, что наших много умерло, а многие так худы, что должны вскоре умереть, и их оставили па месте  щи умирали от тифа, другие были обморожены; несчастных бросали в снег а крестьяне убивали их. Нас застигла  которой многие из наших товарищем шмергш. Их тоже бросили в снег.  (аки уже не закалывали нх пиками, достаточно было и мороза, чтобы их вскоре настигла смерть. Ехали целый день, наконец прибыли в Рославль. городок, жители которого с участием отнеслись к нашим солдатам. Больных отвезли в госпиталь. остальным дали приличные кваршры. а нас. по обыкновению, поместили в еврейской гостинице. Тут нас накормили довольно хорошо, но евреи, которыми город был полон, так надоели нам предложениями купить у них всякую всячину, что мы принуждены были запереться от них в своей комнате.

1  декабря, оставив в госпитале двадцать человек больных солдат, мы отправились рано утром в дальнейший путь. Погода стала мягче. Проехав немного обширным сосновым лесом, прибыли в деревню Руд-ню. расположенную в центре его. Солдат разместили по избам, а нас принял хозяин завода, немец. Он тотчас же велел подать нам обед, потом отвёл одну комнату нашему вожатому, к которому был особенно внимателен. и две комнаты рядом с тою  для нас. Мы ходили осматривать завод, а вечером, когда наш вожатый лёг спать, хозяин завода пригласил нас к себе пить чай. Живя уже давно в России, он сообщил нам многое о местных обычаях. Разговорившись с ним. мы спросили его. отчего он так предупредителен к нашему вожатому? Он признался, что в качестве иностранца ему необходимо быть внимательным к казацким офицерам, гак как они часто позволяют себе всякого рода насилие, особенно с иностранцами. Он говорил нам. что находится на службе у помещика, владельца завода и нескольких окрестных деревень, и жалел, что нам не придётся проезжать через ту. в которой живёт помещик. Как человек благородный и великодушный, любящий французов, несколько человек которых живут у него в доме и работают па фабриках, он. наверное, всячески помог бы нам. Мы остались очень довольны приёмом этого иностранца.

Оттепель продолжалась. Для нас было потребовано большое число саней; в них рассадили многих наших солдат, некоторых же. тяжело больных, оставили в деревне. Нсмсц-заводчик обещал позаботиться о них. Мы позавтракали у пего и простились. Приехали в другую деревню, расположенную !акже в сосновом лесу. Тут были железоплавильные заводы. Нас поместили в квартире управляющего имением. поляка, с женою и детьми. Он принял нас с какой-то сдержанностью, однако хорошо накормил своими национальными кушаньями. Он очень услуживал нашему казаку, болтал с ним очень много, а с нами обращался весьма сдержанно, как бы боясь показать нам своё участие. Впрочем, так-как оп не говорил по-французски, то и мы ничего не могли ему сказать. Жена и дети его не выходили к нам. Заметно было, что он не доверяет казаку, а между тем старался ему угождать. Он уступил ему свою лучшую комнату, а нас поместил в мастерской. Завод стоял па реке, довольно далеко от дома управляющего, однако оттуда явственно раздавались удары молота. Управляющий повёл туда нашего казака, который потом возвратился с какими-то вещами. завернутыми в солому, вероятно изделиями завода.

2    декабря мы собрались в дорогу довольно рано. Поляк проводил казака с низкими поклонами. Усаживаясь в сани, мы узнали, что на угот раз никто из наших солдат ие остался; все были в сборе. При лёгком морозе солнце ярко светило. Мы проезжали почти сплошными лесами. К вечеру прибыли в местечко Свара, населённое евреями. Казак наш занял квартиру в одной гостинице, а нас поместили в другой, напротив, и к-дверям нашим поставили казаков. хотя мы и не помышляли о бегстве. Евреи нам говорили, чю к вечеру мы прибудем в Мглин и что в этом городе или его окрестностях проведём зиму. Эту весть мы приняли с удовольствием, так как уже изрядно утомились от продолжительной и беспокойной дороги. Я думаю, если бы она ешё прохшлась. то немногие из нас дожили бы до окончания пути.

3    декабря мороз усилился. Отправились в дорогу довольно рано. В этот день ожидало нас печальное зрелище: большое число трупов наших товарищей валялось на дороге, из чего мы заключили, что перед нами следовали ещё колонны пленных. На каждой Bepcie лежало по одному или по несколько трупов. Одни были обнажены, другие покрыты лохмотьями мундиров. Около них возились собаки, и когда мы проходили мимо, бросались па нас с лаем, как бы грозя истерзать нас. если фонем их добычу. Мы насчитали до пятидесяти тел по этой дороге. Пройдя через несколько лссов. прибыли к Мглину Остановились. но в город въехал один вожатый наш. а мы ещё долго оставались на дороге. Наконец он возвратился и повёз нас в деревню Вергину, верстах в пяти от Мглина. Нас поместили в крестьянской хате, в которой были две горницы, но только в одной из них можно было оставаться; дру гая была не топлена. В этой первой горнице, кроме нас. оставались хозяин избы, его жена, сестра и ребёнок; теснота эта очень нас обеспокоила. Вообще в этой деревеньке мало было простора людям. Только мы тут водворились. как явился хозяин местной еврейской гостиницы с предложением доставлять нам каждый день всякую провизию, какую пожелаем. Мы с ним сговорились, а повар наш приготовил обед в той же печи, в которой хозяева варили своё кушанье. Вечером горницу осветили щенками из смолистой сосны, В1ыкая их в угол иечи и часто заменяя одни другими. На ночь нам постлали на пол соломы, и мы хорошо бы выспались, если бы пс будили нас по временам крики ребёнка.

4    декабря мороз был весьма силён; было, по крайней мере. 25 градусов ниже нуля. Окна заволокло сплошным льдом. Утром встали без обычной душевной фево-ги. так как знали, что остаёмся на месте до весны и избавлены от путешествия в такую Суровую 1101 оду. В следующие дни мы так уж обжились все вместе с крестьянской семьёй, что никто никого не стеснял, насколько это было возможно. Па второй день нашего пребывания в этой деревне, пришёл к нам наш казацкий офицер в сопровождении псрс-водчика-сврся и через него просил меня полечить нескольких больных казаков и их унтер-офицера. Кроме того, и среди наших было много больных. Меня повезли на квартиру, где стояли казаки, и я нашёл почти всех заражённых тифом, а между тем под рукою ие было никаких медикаментов. Я прежде всего требовал перевезти больных в одно место, французов и казаков отдельно. Написал, какие нужны лекарства, а также вино и уксус, и офицер выразил готовность послать за всем этим в город. На другой день всё это было дост авлено, и ещё дали мне фельдшера-казака в помощники.