Эти мемуары написал Доминик де ла Флиз , хирург 2-го гренадерского полка Старой гвардии. Они были переведены на русский язык и увидели свет в России в конце XIX или начале XX столетия, точный год издания неизвестен. Предлагаем читателям ознакомиться с впечатлениямиями и некоторыми мыслями французского хирурга о походе в Россию 1812 г.. текст приведен точно но старому изданию, но в соответствии с современной орфографией, дополнен примечаниями Попова А. И., исправлены некоторые имена и названия, неверно ранее переведенные. Выезд из Вильны 18 июля 1812 г. Сморгонь. Молодечно. Вилейка. Докшицы. Березина. Камень. Будиловка. Витебск, 28 июля; пребывание в этом городе; обращение Наполеона к офицерам на параде; разговор его с доктором Поле. Встреча с 84-м линейным полком Итальянской армии. Выезд из Витебска 12 августа и возвращение армии в этот город с Наполеоном во главе. Поход на Смоленск. Июль — август 1812 г.

Медники, 18 июля (нов. ст.) 1812 г.

Выехав из Вильны в сильнейший зной, мы, как обыкновенно, стали проходить лесами и песками, пока не добрались до городка Медники 1 на берегу реки Varvicz . Так как все дома были уже переполнены, то мы пошли дальше и расположились биваками около опушки леса; тут была раздача хлеба и мяса.

Ошмяны, 19 июля.

Выступив в поход ранним утром, мы прошли через обширные леса вперемежку с обработанными равнинами и пришли в Ошмяны 2, городок с двумя церквами: православною и католическою. И здесь все дома так были переполнены, что пришлось отправляться дальше, но не без груда, так как главная улица была загромождена фургонами, приостановленными вследствие какого-то случая. Мы стали на биваках недалеко оттуда, подле леса, против речки. Была раздача (припасов). Местные евреи, очень многочисленные, принесли нам вина, ликеру, портеру и проч. Мы накупили у них всякого добра, заплатив за все довольно дорого.

Сморгонь, 20 июля.

Выступили до рассвета; жар был сносен, так как мы шли тенистым еловым лесом. Пришли рано в Сморгонь \ городок, только что оставленный кавалерийским корпусом, отчего дома оказались опустевшими; даже многие обыватели, не жиды, выехали вой, предоставив дома свои всякому желающему занять их. Только евреи, очень многочисленные, не двинулись с места 4. Занятие города (неприятелем) не только не разоряло их, как прочих жителей, но даже делалось рудником наживы, так евреи умели вымогать деньги, особенно у неопытных солдат, которых надували истинно по-жидовски. Евреи вздумали было и на меня напасть, но они только напрасно придумывали все средства, чтобы заставить меня что-либо купить.
Покуда я растабаривал с евреем, офицеры наши заняли опустелый дом в один этаж, где мы и расположились по комнатам. Получив нашу порцию, мы легли на соломе. В продолжение ночи беспрестанно проезжала через город артиллерия, не останавливаясь, для предотвращения несчастия, которое так легко может случиться в городах, где дома деревянные и крыты соломою. В наши двери несколько раз стучались, но мы не отворяли и провели беспокойную ночь.

Молодечно, 21 июля.

Улицы были загромождены, и полк с трудом выбрался из города. Собравшись все на большой дороге, мы выступили в поход. На пути приходилось несколько раз подниматься в гору и спускаться, что весьма затрудняло обоз. Пройдя несколько рощиц, мы вышли на поля, покрытые высокою рожью: после коротких привалов пришли в Молодечно, городок с деревянными домами и такими лее жалкими церквами, на реке Двине. С трудом проехали мы улицы, загроможденные фургонами, которые, останавливаясь на каждом шагу, заставляли нас ждать, пока дорога очистится. Мы расположились биваками на берегу реки, в виду обширных полей ржи, очень высокой. Так как лес был отдален, то солдаты разбирали садовые заборы и из досок устраивали нам навесы, а для подстилок срезали коппы ржи. Вот какого рода жатву собирает война. Раздачи не было, поэтому гренадеры пошли доставать провизию. В городе оставались одни евреи; у них-то и купили за дорогую цену рогатого скота, гак как стадо быков, следовавшее за нашей дивизией, отстало; словом, с большим трудом успели приготовить нам нашу обыкновенную порцию.

Вилейка, 22 июля.

Выступили в поход до света, чтоб предупредить зиой; дорога была сносная, кроме подъемов и спусков, тяжелых для обоза. Пришли рано в Вилейку, городок с деревянными домами, как водится во всем крае, и двумя маленькими православными церквами с отдельными колокольнями. Река Ви-лия протекает через город. Как и всюду, мы встретили одних евреев. Прошли далее и расположились биваками на песчаной равнине, по близости садов. Как накануне, нам устроили будочки и иавесы из досок разобранных заборов. Евреям было поручено достать провизию. Военные комиссары условились с ними, и они доставили ржаного хлеба и мяса. Роздана была водка и мы обедали вовремя, не так, как прошлые дни. Ночь была такая жаркая, и комары в таком множестве и такие злые, что укусы их оставляли даже отметины; оттого мы почти и не спали.

Долгинов (Doloninow) 23 июля.

Встали, как обыкновенно, до света. Вышли на большую дорогу, где еще бива-кировал обоз, а в поле направо и налево выстроилась в линию артиллерия. Опять встретились подъемы и спуски; проходили и лесом; наконец после трудного перехода и частых привалов, во время которых с трудом находили провизию, мы пришли в Долгинов, городок с деревянными домами и тремя такими же почерневшими от времени церквами. По улицам сновали прыткие на услуги евреи. Нам дали квартиру в нервом этаже дрянной гостиницы, содержимой жидами, и четверо нас офицеров поместились в небольшой грязной комнатке. Весь дом был полнешенек, так как у евреев всегда многочисленное семейство, целая куча детей, грязных, полуиагих. Прибавьте к этому шум и гам, производимые продажею водки и хлеба. Солдаты готовили нам скудный обед, за недостатком многого необходимого. Мало помалу шум стал утихать, а вместе с тем комнаты евреев начали освещаться множеством свечек, как в подсвечниках, так и в люстре о семи рожках, висевшей на потолке. Это было начало шабаша, гак как солнце уже село, а день был пятничный. Свой грязный и засаленный костюм евреи сменили другим, немногим почище, черным, лоснящимся; на головах у них были надеты черные бархатные шапочки, опушенные мехом, сверх платья накинут белый

 Все мемуаристы наполеоновской армии единодушно пишут о том, чго, в отличие от представителей других наций и сословий, евреи в Литве и Белоруссии не покидали своего местожительства и общались с военнослужащими «Великой армии». с голубыми полосками плащ, обшитый серебряным галуном. Женщины вместо обыкновенных лохмотьев оделись в нарядные платья. На груди спускался кусок красной материи, обшитый золотым галуном, а на голове красовался убор, вышитый жемчугом и бриллиантами, с кончиком красной ленты, спускавшимся на лоб. Потом начались у них заунывные песни; они сели за стол, меж тем как свечи, сами собой догорая, гасли, наконец улеглись спать. Всю ночь только и слышно было, что крики извозчиков и грохот проезжавших обозов и артиллерии. Беспрестанно стучали в двери и ставни, однако евреи никому не отпирали, и мы не могли ни на минуту уснуть.

Докшицы, 24 июля.

На другое утро мы выехали из юрода и не видели ни одного еврея. Они или спали, или прикинулись спящими, хотя солнце уже взошло. Дорога была затруднительна по причине частых подъемов и спусков; шли песчаными рощами и наконец пришли в Докшицы, городок точь-в-точь такой же, как все прочие. И тут улицы были загромождены и не вымощены, и пыль, сдуваемая с них северным ветром, ослепляла нас. Жители христиане ушли из своих домов, которые солдаты и заняли; а евреи заперлись в своих домах и не показывались по случаю субботы. Вместо обычного шума, производимого ими при нашем появлении, наступили молчание и тишина. Мы расположились вне города, и снова для защиты нас от зноя разобрали изгороди и заборы садовые. Раздали нам мясо, простой местный хлеб и водку. Но едва солнце село, как евреи, проводив субботу, поспешили к нам с белым хлебом, мясом и водкою, которую они дешево уступали людям, не получившим ее при раздаче…

Березина, 25 июля.

Солнце уже давно взошло, когда мы выступили в поход. До первого привала оставалось только шесть лье. Перейдя речку Поню, мы подошли к Березине, расположенной на речке того же имени, вытекающей но соседству с Вилейкой. Этот городок похож был на прежние; жители христиане вышли из него; остались одни евреи, которые тотчас же, по обыкновению, атаковали нас. Улицы до того были загромождены, что мы с трудом пробились вперед, чтоб идти на биваки за городом. Нам указали место подле кладбища, в средине которого возвышалась часовня; около последней над могилами торчало множество деревянных крестов. Местность была не привлекательная. В соседстве стояли заброшенные от ветхости деревянные дома без крыш. Наши солдаты разобрали из них балки, доски и двери и поделали нам будки. Трудно было достать провизии, вероятно, и у евреев ее не было, потому что они принесли нам только водки да скверного пива. Наконец отыскался склад муки. Из этой муки спекли лепешки на угольях, нечто похожее на те хлебы, которые евреи приготовили при переходе через Красное море. Словом, очень поздно раздали мясо и хлеб.

Камень, 26 июля.

Переправились через речку Березину; поднялись и спустились с нескольких крутых гор; дорога была скверная, так что произошли несчастные случаи: повозки скатывались в рвы, откуда их с трудом вытаскивали, и несколько лошадей были искалечены. Взобравшись на вершину последней, самой высокой и крутой горы, распрягли лошадей из фургонов и отвели их вниз, где запрягли в оставшиеся сзади повозки. Дальше дорога стала поправляться, мы прошли леса, поля еще не убранного хлеба и пришли в Камень в сильнейший зной. Как обыкновенно, и в этом городке все было загромождено, но жители христиане бежали, и даже евреев осталось немного. Почти ничего нельзя было достать. Мы прошли дальше и расположились биваками на большой равнине, заставленной стогами сена; сеном накормили лошадей, отчасти взяли его и на подстилки. Будок не из чего было сделать, так как лес, да и всякое жилье, было очень далеко, зато и пожгло нас солнце. Гренадеры принуждены были идти далеко ломать избушки на дрова для нашей кухни, и даже деревья вдоль дороги были уже срублены. Военный комиссар велел привезти для нас солдатского хлеба, еще раньше заготовленного, как и быков. Наконец солнце к удовольствию нашему зашло, жар измучил нас, и вдобавок за водой надо было ехать очень далеко к колодцам, которые скоро и иссякли, а вместо чистой воды нам привезли какую-то болотистую тину.

Будиловка, 27 июля.

После раздачи водки, еще до света, мы выступили в поход. Дорога была лег че вчерашней. Мы остановились отдохнуть у речки , потом перешли через нее по мосту, и затем еще речку Swecza. Мы проходили все несжатыми полями; наконец пришли в Бу-диловку, городок, похожий на все другие, с деревянными домами, крытыми соломой. По главной улице проходила артиллерия, но с беспрерывными остановками вследствие неисправностей в упряжи, порядочно потертой в продолжение всего похода. Евреи, эти единственные жители, не оставлявшие городов, через которые мы проходили, не в состоянии уже были удовольствовать эту массу войска; боясь насильственных захватов, они прятали последнее, что могли отдать. С большим трудом успели мы выбраться из этого города, но едва вышли из него, как вспыхнул там пожар, заставивший опасаться взрыва пороховых ящиков, остановившихся посреди города. Дым горевших зданий доходил до нас, и вопли отчаяггия слышались со всех сторон, так ч то мы рады были, когда увидели себя вне опасности. Остановились мы в деревне, положительно брошенной жителями, и поместились в избушке, где застали еще теплую печь  доказательство, что хозяева незадолго перед тем бежали. Тут нашли и провизию: муку, крупу и сало. Гренадеры наловили гусей и уток, и по милости всего этого мы могли еще угостить линейных офицеров, заглянувших к нам. Конечно, нам приятнее было бы воспользоваться г остеприимством обывателей, как было в Германии, где, невзирая на войну, с нами обходились не по-неприятельски. На другой день нам предстояло выехать в Витебск, и мы надеялись встретить там прием, который принес бы некоторое облег чение ггашему измученному войску.

Витебск, 28 июля.

Выступили в поход до восхода солнца. Дорог а была сносная и шла где полями, где лесом. Мы повстречались с длинными вереницами прусской артиллерии, принадлежащей тому корпусу, который король Фрид-рих-Вильгельм III отдал в распоряжение Наполеону. При виде этих пушек, прежде направленных против нас, нельзя было не подивиться такому повороту политики, который заставил их теперь идти с нами. Однако. судя по угрюмым лицам и молчаливости пруссаков, надо было заключить, что они не добровольно оказывали нам свое содействие .


Витебск, 30 июля.

Подходя к городу, мы увидели густой дым, знак пожара. С барабанным боем и музыкой вступили мы в прекрасную большую улицу, похожую на предместье. Но каково было наше удивление, не встретив в городе ни души. Дома и окна были заколочены; все бежало из Витебска. Пришедши к пожарищу, нашли сгоревшим мост, ведущий в город и подожженный русскими. Мост этот перекинут был через глубокий сухой ров и опирался па две высоты. Однако уничтожение моста не помешало нам перебраться на ту сторону, несмотря на крутизну местности. Мы вышли на улицу, обстроенную кирпичными и деревянными домами. Кое-где только встречались обыватели не евреи, да и жиды из расчета ли или из страха не надоедали нам, как их единоверцы в других городах. 

Скорее всего, мемуарист ошибается, так как прусский корпус никогда не был в Витебске. При артиллерии Молодой гвардии находились 5-я и 7-я роты прусской артиллерии, но они не имели орудий, а использовались в качестве артиллерийского обоза. Видимо, имеются в виду прусские орудия, переданные вюртембергской конной артиллерии. Лейтенант В. Л. Ляйссних вспоминал, что в августе он «имел случай увидеть батарею прежних прусских 6-фунтовых орудий с трогательными девизами Фридриха Великого: pro gloria et patria и ultima ratio regis, которые, однако, теперь двигались на новых, окрашенных в жёлтый цвет вюртембергских лафетах и обслуживались конными артиллеристами…

При Иене эти стволы были отняты Наполеоном у пруссаков, подарены вюртембержцам, которые положили их на мобильные лафеты» (Leissnig W. L. Marche. Kriegs-ereignisse… Budissen. 1828. S. 253). 2-м полком пеших фенадер Старой гвардии командовал майор (полковник) барон Луи Арле (Harlel). 7 В отличие от других командиров, Ю. Понятовский откровенно высказал Наполеону о больших потерях солдат при форсированных маршах, чем навлек на себя гнев императора (Correspondence de Napoleon I-cr. 19027; Kukiel M. Wojna 1812 roku. Krakow. 1937. T. 2. S. 21). мое поручение к нашим начальникам. Полковник стал их расспрашивать на счет отступления русских и бегства жителей города. Они отвечали уклончиво, приписывая все страху перед французскою армиею; но нельзя было не заметить двоедушия этих израильтян; они явно изучали нас с целью воспользоваться обстоятельствами, которые могли бы принести им выгоды, все равно от русских ли или французов. Осторожные начальники наши не говорили им долго ли мы пробудем в Витебске, а потребовали от них различных припасов, которые те и обещали доставить.

Мы долго стояли на месте в ожидании приказаний полку, меж тем, как со всех сторон подходили кавалерийские и пехотные корпуса. Наконец нам велено отправляться в отдаленный квартал города, и для этого нам надлежало возвратиться через тот ров, мост которого был сожжен; впрочем, мост уже исправляли. Артиллерия же должна была обождать окончательного исправления моста. После немалых затруднений мы вышли в длинную улицу, обстроенную низенькими деревянными домами, бывшими пустыми или, по крайней мере, охраняемыми только слугами. Встречались и еврейские дома, но хозяева их молча смотрели на нас, не двигаясь с места, точно им так приказано было. Мы поместились в деревянном доме, в нескольких комнатах, в углах которых против дверей висело по иконе с спускавшеюся перед нею лампадкою. Это напоминало римских домашних божков. Вся простая мебель осталась на месте. С некоторого времени шесть наших офицеров условились поочередно заведовать нашим столом и лошадьми. Солдат отпустили на раздачу, происходившую невдалеке, и в скором времени кухня наша была готова. После бивачного обеда наш подполковник послал нам объявить, что мы пробудем известное время в Витебске, и вместе с тем просил передать брату, нашему товарищу, выписку из газеты следующего содержания: «25-го июня русский имггератор манифестом объявил своему народу о предстоящей войне, поручая ему спасать отечество и свободу и призывая Бога, заступника православия». Я заметил, что Наполеон, хотя и христианин, однако при объявлении войны взывал к судьбе.

К ночи разразилась сильная гроза с ливнем и градом. Мы рады были, что находимся под крышею. На другое утро погода была ясная, но мы узнали, что ночная гроза понаделала беды обозам, испортив дорогу и образовав рытвины. Словом, каждый день случались какие-нибудь неприятности с лошадьми и артиллерией. Сожженный мост совершенно исправили наши саперы и инженеры. Тут пошли дефилировать нескончаемая артиллерия, как гвардейская, так и армейская, фургоны и обозы, и продолжалось это несколько дггей сряду. Император тоже прибыл в Вггтебск и занял трехэтажный дом в конце города на небольшой площади, окруженной рвами, и напротив каких-то деревянных лачужек. Город наполнялся войсками, из которых одна часть проходила дальше и располагалась недалеко от предместий. Совершенно новый и странный вид представлял город, заключавший в себе прежде до 15000 жителей и вдруг опустевший. Горсточка оставшихся обывателей пряталась запершись.

31 июля.

i 1а третий день нашего прибытия имггератор повелел быть параду каждый день на площади против его дома. Чтобы расширить местность, велено было сломать стоявшие кругом домишки, так что два полка, кавалерийский и пехотный, могли свободно маневрировать в глазах Наполеона. Каждое утро в 8 часов, какая бы погода ни была, происходил парад, на который являлись полки, стоявшие но близости. Только наши полки, принадлежавшие к гарнизону, ежедневно дефилировали перед императором. Начальники корпусов должны были подавать ему рапорты; тут же он отдавал приказания но дежурству и почти постоянно был не в духе да упрекал в чем-нибудь полковников. Наступила дождливая погода, но императору это не мешало присутствовать на параде, только в таком случае он молчал и, ггорядочно промокши, уходил к себе.

В нашем соседстве стояли польские уланы. Я ходил туда повидаться с одним несколько знакомым мне офицером, хотя фамилии его гге припомню. Он жил у польского униатского священника, не оставившего город, как прочие жители, и обращавшегося с уланом дружелюбно. Священник был женат и имел детей; папа дозволил брак и признал детей. Римский двор называл их греко-униатами. Священник казался довольно сведущим и знал немного по-латыни, но язык его религии славянский. Жена его разливала нам чай. В одном углу комнаты развешаны были иконы, как и у православных, с лампадкой перед ними, а на столике лежали требники in folio, в богатом переплете, с изображением Христа и святых на эмали. На этих книгах я увидал несколько номеров русских ведомостей с двуглавым орлом в заголовке. Я попросил моего хозяина прочесть мне содержание в переводе.

Император Александр, писала газета, прибыл в Москву 14-го июля и возбудил в жителях усердие и готовность на всякую жертву. Митрополит Платон, 110 лет, прозванный русским Златоустом, поднес его величеству икону св. Сергия Радонежского и сказал ему следующее слово: «Первопрестольная столица Москва, как новый Иерусалим, принимает своего Христа в свои материнские объятия и сквозь поднимающийся туман, предвидя божественное милосердие, восклицает радостно: Осанна, благословен грядый во имя Господне! Пускай дерзкий Голиаф, покинув пределы Франции, г розит нашей земле смертельным ужасом! Благочестивая вера, этот пращ русского Давида, сразит кровожадную его гордыню. Прими, государь, икону св. Сергия, нашего заступника у престола Божьего». Далее было сказано, что генералу Барклаю де Толли поручено командование первой западной армией, а Тормасову велено принять начальство над резервной армией.

7-го августа.

Сегодня на параде нам объявили, что первого числа этого месяца мы одержали две победы. Генерал Рикар, командующий авангардом маршала Макдональда, занял Дииабург, находящийся в центре Витебской губернии, на правом берегу Двины, и покинутый русскими. Там нашли двадцать пушек и много боевых запасов. Эту крепость русские считали неприступною; ее укрепляли четыре года сряду. В тот же день, маршал Удино разбил генерала Витгенштейна под Обаянью; русские потеряли от 6 до 7 тысяч человек ранеными, пленными и убитыми и четырнадцать пушек . Однажды повстречался я на улицах Витебска с офицером, у которого на пуговицах я прочел номер 84. Его послали в главную квартиру. Так как и я служил в этом полку в героическую эпоху, то я невольно заговорил с офицером, рекомендуя себя бывшим служащим этого полка, откуда я потом перешел в императорскую гвардию. Я выразил ему мое желание повидаться с моими бывшими товарищами, особенно с доктором Трасту-ром, некогда моим начальником и благодетелем. Сперва я повел его к себе, потом он вызвался проводить меня в полк его, стоявший милях в пяти от Витебска. Испросив позволение у полковника |3, я отправился с этим офицером и в сопровождении солдата. Прежде всего я зашел к моему старому начальнику, который принял меня радушно, да еще созвал несколько знакомых мне офицеров и дал нам обед по-бивачиому. Позже г. Трас-тур и несколько офицеров проводили меня верхом более одного лье. Не могу довольно нахвалиться этим почтенным военным врачом; это честнейший и ученый человек.

12 августа.

Я воротился в Витебск довольно рано; каково же было мое удивление, когда я не застал армии, которая успела уже выступить в поход. Товарищи мои распорядились оставить у меня гренадера, который должен был оберегать мои вещи до моего прихода. Мы тотчас же отправились в путь, хотя и не знали, в какую сторону направилась армия. Вскоре, одиако, мы нагнали наши фургоны, маркитанток и отставших солдат. При выходе из города мы увидели две дороги, обсаженные березами, между которыми возвышались верстовые столбы. Мы пошли за обозом, повернувшим налево, что сделали и экипажи, следовавшие за армией. Пройдя несколько верст по этому пути (я ехал шагом, не торопясь), я услыхал за поворотом дороги лошадиный топот, но не успел я поворотить туда, как вижу, навстречу мне скачет во весь дух какой-то офицер. Кто же это был? Император Наполеон. Я едва успел посторониться и приложить руку к шляпе, как он уже пролетел, точно молния, конечно, и не взглянув на меня. Я стал, изумленный, пораженный этою личною встречею с вековым человеком! Вскоре целое облако пыли возвестило мне, что за императором следовал многочисленный штаб, состоявший, как обыкновенно, из короля Мюрата, вице-короля Евгения, князя Поияговского, маршалов и генералов; они скакали во весь опор, но трудно было им догнать быстрого арабского коня Наполеона. Пропустив эту свиту, я продолжал свой путь. Я не понимал, что зггачило это возвращение вспять. Вскоре потом я встретил конных гренадер гвардии, егерей, пехоту и наш полк. Я узнал, что та большая дорога, на которую было выступили, вела в Петербург но когда через посланных курьеров стало известно, что на этой дороге расположился с армиею князь Багратион, Наполеон не намерен был его атаковать и приказал отступить к Витебску.